И тем ужасней Егору было смотреть на нее, что хранили ее лицо и ее тело следы четкой, строгой северной красоты. Чистой красоты, редкостной…
И пошел назад к трактиру, оставив Кузьму с женой разбираться с собственными мыслями.
– Милости просим, милости просим, – проворковал он, поправляя очки и лучезарно улыбаясь. – Чай, на попутном приехали?
Лаврентий отшатнулся и попятился. В тот самый миг, когда спичка догорела и погасла, опалив кончики его пальцев, он вдруг заметил среди гнилых почернелых лохмотьев трупа яркий блеск заточенного металла.
В Фискиных серых глазах вспыхнула небесная просинь. Она махнула светлыми ресницами – и улыбнулась неожиданно яркой улыбкой, добрейшей улыбкой настоящей женщины, как никто из деревенских баб еще не улыбался Егорке. Как лешачка. Всепонимающе.
В просторной избе никого не было; Маланья разослала младших детей кого куда. Филька лежал на печи, завернувшись в одеяло, укрытый тулупом, красный и мокрый от пота. Вид у него был самый несчастный, а на висках появились заметные седые прядки. Филька взглянул на Егорку сонно и страдальчески.