Николка ухмыльнулся, отпустил соболя в снег, протянул руку.
Это не собиралось в слова, но ощущалось телом. Его волчья суть отозвалась в Татьяне, и было это так правильно, что ему стало, наконец, спокойно впервые за многие-многие годы…
Егор оставил Власа распрягать и устраивать лошадей, а сам вошел в трактир.
– Чего ж набиваешься к нелепой-то? – в голосе Матрены появился неожиданный привкус яда. – Другую найди!
– Перепугал Соньку, дуралей! – шепнул Федор с укоризной. – Зачем?
– Ну пусти! Как бы пташка ясные глазки твои не выклевала!