– Если будешь бить свою жену, Кузьма – умрешь, – сказал Егор тихо.
Егорка рассмеялся, несмотря на тяжесть на душе.
Мужики молчали и разглядывали Егора, как диво, а Симка сделал малый шажок вперед да обнял его за плечо, и на мужиков смотрел настороженно и выжидающе – не сделают ли зла названному брату. И Лаврентий остановился рядом, вроде как на страже. И обычный домашний мышонок, нелепое создание, осторожно выбрался у Егора из кармана и стал по рукаву карабкаться на плечо, чтоб повидней было.
Игнат курил с брезгливо-насмешливым видом. Иван Кузьмич, зеленовато-бледный, со страшными, черными подглазинами, доливал в чай рому и брякнул графинчиком об чашку.
Не по-деревенски большой дом Устина Силыча стоял на самом тракте, на бойком месте. Всяк, кто шел или ехал с запада, из уездного города или еще дальше, первым делом видел именно его – двухэтажный дом, крытый железом, где в первом этаже помещались лавка и трактир, да в дальних комнатах жил сам Устин Силыч с женой и сыном, а во втором – сдавались комнаты для проезжающих. В трактире едва ли не целую ночь горел свет; заведение это считалось между местными жителями и самым веселым, и самым буйным в окрестностях.
– Будь ты проклят, – сказал из темноты ужасный ледяной голос, а вслед за голосом захлопали большие мягкие крылья. Фыркнул конь, и пала мертвая тишь.