– Именем Государя, силою Государя, я, Государев слуга, вас зову, кто подо мхом, кто под болотом, кто под землею! Я, Государев слуга, вас ото сна бужу, вам подняться велю, вам велю быть в воле моей, а я – в Его воле!
Егорка вздрогнул и быстро взглянул – но Лаврентий улыбался чисто и весело. Как свой.
Вакулич стащил с запястья четки-лестовку, сжал в кулаке.
Михей пожал плечами, давая понять, что считает разговор законченным. Он чувствовал некоторое раздражение оттого, что Игнат их с Ермилом попросту натравил, как псов, но ссориться с купцом-мильонщиком никак не хотелось. Михею потребовалось некоторое время, чтобы подумать – но, в конце концов, он решил.
Федору не хотелось выезжать в пасмур и хмарь, но на тракте действительно стало легче. На ветру прояснились мысли, сырой воздух показался сладким и терпким. Чудесно пахло лесом, дождем и дымом – и вкусно показалось дышать полной грудью. Настроение Федора так исправилось, что он даже завернул в трактир Силыча, справиться о новостях.
Просторное помещение освещалось керосиновыми лампами, вокруг которых облаками плавал табачный дым. Печь выложена была изразцами, а стены из тесовых досок украшались лубочными картинами с развеселыми сюжетами и портретами генералов, усатых, как сомы, в чешуе орденов. На некрашеных столах теснилась дешевая посуда, под ними – бутылки. В трактире, невзирая на позднее время, было многолюдно.