На огонь, как известно, можно глядеть бесконечно; чем дольше не отрываешь взгляда от пламени, тем сильнее необъяснимое ощущение близости какого-то небывалого живого существа: вот оно дышит, потягивается и потрескивает, вот грызет толстое полено, бросает, снова принимается за него – и светится золото, рдеющие угли рассыпаются яхонтами… Полон камин самоцветов, не угодно ли?
В гостиную вошел лакей Никифор, ленивый дурак с толстой мордой, которого Федор мечтал сразу же после свадьбы с Сонькой рассчитать и отправить в деревню. Потоптался у дверей и покашлял, изображая особенную лакейскую деликатность.
– Вот ты, стало быть, каков есть, Егорка-музыкант, – сказал он с удовольствием и сообщил обернувшимся мужикам: – Он, то исть, крещеные, всю барскую науку превзошел и музыку играть умеет.
Ах, это было уже совершенно не то время, когда Софья Ильинична морщила нос при слове «купец». Ну да, аршинник. Ну, положим, ваше степенство. Но это такие пустяки по сравнению с главным – все-таки закончил Коммерческое училище, все-таки образован и умеет говорить правильно, обходителен и мил. И молод. И душка. Сколько ему – двадцать пять? Двадцать семь?
Влас покивал. Может, оно и действительно…
Егор поднял с земли крестик и воткнул в последнюю могилку. Парнишка пристально следил за его руками и не возражал. Потом Егор обхватил его под мышками, поставил на ноги и накинул на его плечи свой тулуп.