Неохотно поднялся, улыбнулся на прощанье, не спеша побрел по мху, как по персидским коврам, по прекрасному лесу – по этому вечно живому Государеву дворцу под высоченным небесным сводом, в котором любящая душа может только благодарить, восхищаться и вновь благодарить…
– А какая у них жизнь? – оживился Влас. – В холоде, да в голоде, да в мокрети – роют-роют, как кроты, да в воде-то по колено, да в ямах этих ихних… Тыщу пуд песка выворотят – на ноготок золота намоют. Да и то – фарт, слышь, надобен, а без фарта что ж… Вот подфартит которому – он сей момент в Прогонную, в лавку да в кабак. Себе одежу справит, бабе – одежу, конфект-пряников, а до винища дорвется – и спустит все до нитки. Пропьет последнее – и на прииск в рванине…
Парнишка ухватился грязными пальцами за Егоров рукав и снова заглянул ему в лицо.
Егор подавил судорожный вздох, перепрыгнул придорожную канаву и ступил на мертвую изувеченную землю…
– Ты, что ли, Егор? – спросила с усталой усмешкой. – Нилыч сказывал. Вот уж действительно – чудной…
– Хорошо, хорошо, пусть будет Егор, если вам угодно. Вы ведь направляетесь в город, не так ли? В Преображенск?