Молодуха опустила руки. Вся ее поза превратилась в сплошной знак отчаянья и стыда.
– Ты пошел бы домой, Кузьма, – сказал, силясь улыбнуться. – Чай, и жена зовет, и отец… поди.
Сразу стало легче дышать. Мысли прояснились. Кулаки разжались сами собой.
Лаврентий спозаранок ладил во дворе сани, когда Игнат окликнул его через плетень.
– Это невыносимо, – в конце концов прошептала барыня совершенно убито.
В сенях стоял кромешный мрак и густо пахло гнилью и сыростью. Дверь в горницу распахнулась легко. Здесь было чуть светлее – серый полусвет еле сочился сквозь тусклое оконце – но запах тления и сырости показался еще сильнее.