– Ты, маменька, не серчай, а я ужо и сам не пойду.
– Ишь, глазастый-то, – сказал Влас обрадовано. – И точно: никак, окошки в кабаке у Силыча светятся. Гляди-ка, и не заметили, как уж приехали. Хорошо вышло-то!
– Пошли за ворота, погреешься – вон, гляжу, окоченел весь, – Николка потащил с запястья лестовку из рябиновых ягод. – Я дорогу-то закрыл, так открою тебе.
Был купец, «ваше степенство» – а стал – ну, скажем, почти стал – барин. И сидел Федор на подоконнике, смотрел на заснеженный двор, на яблони, обвязанные лапником по стволу и припорошенные снегом, на тропинку от служб к каретному сараю, на то, как спускаются на сад ранние сумерки – и думал. Умещал в голове некоторые забавные вещи.
Софья Ильинична почувствовала, что в комнате очень холодно, несмотря на пылающий камин, и поежилась, жалея, что нельзя укутаться в шаль.
– Не охотник, ишь! Чай, талан не пропьешь!