– Слышь-ка, братка, – ляпнул Лешка в настороженной тишине неожиданно громко. – Батюшка-то осерчает, коль прослышит.
– Смеешься, бес?! – лицо Кузьмы дернула судорога. – Смейся, смейся. Я еще посмотрю, как ты посмеешься. Я знаю, кто ты есть. Еще увидим…
– Мне все время страшно, Федя, – сказала она, чуть не плача, нервно теребя оборку на платье. – Я просто взглянула в окно – а там эта ужасная сова… Я закричала бы, если бы не пропал голос… Я уже так боюсь этого леса… Федя…
Дорога была именно такой, как Егор и представлял себе. Прошли дожди, земля размокла и расплылась, тяжелые колеса и подкованные копыта выбили в ней глубокие раны, полные грязной воды – дорога выглядела, как длинный загноившийся шрам, и видеть ее было больно.
Лаврентий отстегнул от пояса ножны из толстой бычьей кожи и поднес к Егоровым глазам, но в руки не дал. Да Егору и в голову бы не пришло пытаться тронуть это руками. Никто из… таких, как Лаврентий, не стерпел бы такой выходки, верно…
Федор рассмеялся. Игра становилась все забавнее.