– Эй, красавица, – окликнул Егорка вдруг охрипшим голосом.
Земля рядом с ним была сдвинута в два крохотных, в мужицкую ладонь длиною, могильных холмика, и над каждым стоял крестик из двух щепок, связанных веревочкой. Третий холмик парнишка еще сгребал, а щепочки, связанные в крестик, лежали рядом с ним на земле.
– Жар-птица… Райская пташечка… разве тебе, душенька, такие кольца носить надо? Тебе сапфиры бы пошли, в золоте – яркие камушки, холодные… как твои глазки…
– В пору ты в Прогонную пришел, в пору… Не нашего толку, говоришь? А какого?
И добро бы еще дом был новый, только что срубленный – так ведь нет! Лаврентий отчетливо видел в сером предутреннем свете эту избу, почерневшую от непогод, заросшую мхом и плесенью, со слепым оконцем, в котором давно уже треснуло помутневшее от времени стекло.
– А я вот об том и не думал. С чего мне серчать-то на тебя?