– Да не… – возразил черный лохматый ямщик. – В уезде на этих скрипках, чай, и цыганы играют…
– Голодом сидишь, значит, а уставов навьих не нарушаешь?
– Сами по неволе из своего дома уехали – отчего ж меня-то из моего по неволе маните? Чай, в клетке-то и птица не поет…
Филька виновато ухмыльнулся и пожал плечами.
И Симка, сменивший человечью плоть на лесной морок, привалился к плечу, бормотал виновато: «Ты меня прости, Егорушка, только не мог я на это глядеть. Мамку-то жалко, а иначе-то не вышло…» – а Егорка прижал его к себе, гладил его по голове и пытался перестать видеть…
– Батюшка, – окликнул Федор мрачного отца Василия, – дома-то помянем Кузьмича, а?