— Обычно мы стрижем в октябре, — сказала Мойра. — Но папа беспокоится, говорит, если мы отложим до октября, в этом году стрижка сорвется. Он думает поторопиться и стричь в августе.
— Так вот, — сказала она, — завтра вы уж во всяком случае остаетесь в постели. — Она подошла к камину, подбросила два-три полена. — Наш доктор славный, правда?
— Но если он так думает, почему же он тебя целовал?
— Тебе ведь не так худо, как нам, — слабо возразила Мэри.
— Ну конечно, — мягко ответила девушка. — Конечно, приеду и помогу. Но Питер непременно будет здесь. Они наверняка вернутся. Дуайт такой. — Она достала скрученный в комочек носовой платок и подала Мэри. — На, утри слезы, и хорошо бы выпить чаю. Пойду поставлю чайник.
Он электричкой вернулся в Уильямстаун, а Мойра пустилась в своей тележке домой, за двадцать миль. Она доехала к шести часам, распрягла серую и отвела в стойло. Отец вышел помочь ей, вдвоем они закатили тележку в гараж, поставили рядом с неподвижно застывшим большим «фордом», напоили лошадь, задали ей овса и вошли в дом. Мать Мойры сидела с вязаньем на затянутой сеткой от москитов веранде.