Вокруг шныряла семья гноллов, каждый со своей собственной тележкой. Кое-кто из полицейских присматривал за ними. Гноллам было все равно, что собирать, лишь бы оно не сопротивлялось, и об этом ходили разговоры. Но их не запрещали. Никто не сможет очистить место лучше, чем гноллы.
— Да, сэр, я знаю. Но у меня самого есть очень сильное культурное предубеждение против вышибания моих мозгов и отрезания моих ног по колено, — ответил Ваймс, подавляя зевок и морщась от боли в ребрах.
— Звиняюсь, сэр, — сказал он, салютуя и его рука звякнула об шлем. — Они невоспитанные.
Может быть, я даже закрою глаза, подписывая приказы о сверхурочных, кто знает. Но я хочу, чтобы все, какой бы расы они ни были, знали: я не потерплю идиотов, выискивающих повод для кровной вражды за пятьсот миль отсюда и за тысячи лет от настоящего. Это Анк-Морпорк, а не Кумская Долина. Мы все знаем, что сегодня будет тяжелая ночь. Но я буду на службе. Если вы со мной, то я хочу знать, могу ли я рассчитывать, что вы прикроете мою спину, так же как и я вашу. Если я не могу положиться на вас, то я не хочу, чтобы вы были рядом со мной. У кого-нибудь есть вопросы?
А. И. Пессимальный повернул к Ваймсу лицо, слишком мокрое, для такого мелкого дождика. — Я действующий констебль или нет?
— Она говорит "Бээ!" — всхлипнул призрак. — Это… овечка!