От двери читального зала — я ее, как обычно, запер — к моему столу ведут следы, еле заметные отпечатки грязи.
Глядя на олениху, Ричи сделал глубокий вздох и неожиданно для себя заговорил одним из своих голосов. Впервые за двадцать пять лет, а то и более он говорит действительно не своим голосом: он изображает, и очень точно, полицейского-ирландца, после того незабываемого дня Ричи включил его голос в свой репертуар. Голос раскатывается в утренней тишине. Ричи не может поверить, что он способен говорить так громко.
Эдди и Билл засмеялись, и он посмотрел на них изумленно и немного обиженно. Билл, пытавшийся прожевать жесткое пирожное, которое приготовила ему мать, поперхнулся, выстрелил струю крошек и зашелся кашлем. Эдди, все еще умирающий со смеху, постучал друга по спине.
— Но я еду не из-за Джорджа. Я не могу объяснить тебе это. Я… — Он посмотрел в окно на предрассветный туман. — Мои чувства схожи с тем, что, наверное, чувствует птица, когда настает осень. Она знает, что ей надо лететь домой. Это инстинкт, милая. Мне кажется, инстинкт — это железный скелет под всеми нашими представлениями о свободной воле. Во всяком случае, мне надо ехать. Эта клятва… все равно что рыболовный крючок у меня в голове.
— Работа Стэна, — пояснил он. — Это он порезал нам ладони осколком от бутылки кока-колы. Теперь я отчетливо помню. — Он взглянул поверх очков на Одру, за линзами его глаза казались большими и озадаченными. — Помню, как этот осколок сверкал на солнце. Это была новая, прозрачная бутылка. Помнишь, бутылки от кока-колы были зелеными? — Одра покачала головой, но он даже не заметил. Он по-прежнему изучал свои ладони. — Помню, Стэн под конец принялся за свои руки. Все притворялся, что вместо легкого пореза вскроет себе вены. Я чуть было на него не набросился, пытаясь удержать от этой затеи. Но секунду-другую у него был такой вид, будто он и впрямь сейчас вскроет себе вены.
— Спасибо, но у меня пересадка на другой самолет.