— Позвонил один человек. Мы когда-то были знакомы. Это далеко, в одном городе. Там что-то стряслось. Я обещал. Мы все обещали, что вернемся в тот город, если там снова заварится каша. И мне кажется, она уже заварилась.
Тоскуя по старому дому в Трейноре, чувствуя неуверенность и страх перед будущим, Пэтти вошла в их новую спальню и легла на матрац (пружинная кровать была все еще в гараже, и матрац, положенный прямо на пол, на котором не было даже ковра, походил на большой протез на сюрреалистическом желтом берегу). Пэтти уткнула лицо в ладони и плакала минут двадцать. Ей казалось, слезы эти наворачивались ей на глаза давно. Так или иначе письмо матери лишь ускорило их появление; точно так же, как от пыли бывает щекотно в носу и начинаешь чихать.
Тут Билл увидел на снимке самого себя, трехлетнего, на больничной койке, голова его была вся перевязана бинтами, причем так многослойно, что они походили на тюрбан. Бинты шли по щекам и закрывали переломанную челюсть. Тогда на стоянке на Сентер-стрит его задела машина. Билл теперь уже почти ничего не помнил про больницу; помнил только, что ему давали оттаявшее мороженое и он сосал его через соломинку, а еще сильно болела голова, наверное, дня три.
В то время на учениях использовали оружие с дефектами: снаряды валялись на складах так долго, что нередко теряли убойную силу, пули не вылетали из ствола, ружья разрывались в руках стрелков, на вооружении флота были торпеды, которые не только не достигали цели, а вообще шли непонятно куда, а если и попадали в цель, то не взрывались. В авиации тоже творилось невесть что: у самолетов при жесткой посадке отрывались крылья. В воспоминаниях одного интенданта упоминается случай, произошедший в 1939 году в Пенсаколе: застряла колонна грузовиков; оказалось, тараканы проели всю резину — шины и приводные ремни.
— Хорошо, папа, — проговорил Майк. — Я-то, во всяком случае, больше туда не поеду. Страшновато там.
Слева от веранды, напротив большой лужайки, виднелись грязные окна полуподвального этажа. Полтора месяца назад в одном из этих окон Эдди Каспбрак увидел лицо прокаженного.