— Ты пьяная, что ли? — нахмурив брови, поинтересовался Рон.
— Я позже объясню, мне нужно спешить, я вообще-то должна быть на собрании… я только сейчас покажу тебе, где ты будешь спать.
— Ладно… так… сначала — что к чему. Так… значит, у Гарри родилась идея… — (Гарри одарил ее выразительным взглядом), — …вернее, да, идея родилась у меня… что было бы неплохо, если бы все, кто хочет научиться Защите от темных искусств… я имею в виду действительно научиться, а не заниматься, ну вы понимаете, той ерундой, которую ведет Амбридж… — (голос Гермионы внезапно стал более уверенным и громким), — …потому что ее занятия Защитой от темных искусств вообще нельзя назвать… — («Точно, точно», — воскликнул Энтони Гольдштейн, и Гермиона приободрилась). — Значит, я думаю, что только к лучшему, если мы возьмем дело в свои руки.
На Гарри нахлынуло необычное чувство — в нем не было ничего общего с гневом и горечью, переполнявшими его с тех пор, как умер Сириус. Он даже не сразу понял, что это за чувство: это была жалость к Луне.
— Отправить письмо, — Гермиона забросила сумку на плечо. — Я… не уверена, что стоит… но нужно попытаться… а сделать это могу только я.
Гарри и Сириус расхохотались; Мундугус, который опрокинулся назад вместе со стулом, с бранью поднялся на ноги; Крукшанкс сердито зашипел и взлетел на сервант, откуда стал сверкать огромными желтыми глазищами.