— Ты далеко не первый студент, домогающийся диадемы, — сказала она с презрением. — Целые поколения учеников изводили меня…
Он откинулся на подушки и посмотрел в её осунувшееся посеревшее лицо.
— Постойте, постойте! — крикнула Эрмиона, видя, как Рон подбирает Разделённую Суть, а Гарри вытаскивает Плащ-невидимку. — Мы не можем отправиться прямо так, у нас нет плана, нам нужно…
— Давайте разделимся, — сказал Гарри. — Высмативайте каменный бюст старика, на котором парик и тиара! Он стоит на буфете, и он определённо где-то рядом…
— Мы можем дать тебе что-то другое, — пылко заговорил Рон. — Ручаюсь, у Лестрангов много всякого такого, ты сможешь выбрать, что тебе надо, как только мы попадём в хранилище.
Гарри не ждал, что гнев Эрмионы усохнет за ночь, и поэтому не удивился, что на следующее утро она общалась в основном презрительными взглядами и нарочитым молчанием. В ответ Рон принимал в её присутствии неестественно унылый вид, как явный знак непрекращающегося раскаяния. В итоге, когда они все трое были рядом, Гарри чувствовал себя как на бедняцких похоронах, где он единственный не был штатным плакальщиком. В те же немногие минуты, когда Рон оказывался вдвоём с Гарри (отправляясь за водой или обшаривая подлесок в поисках грибов), он становился весёлым до неприличия.