Словно стегнув хлыстом, Крабб наставил палочку на пятидесятифутовую гору старой мебели, поломанных сундуков, старых книг, тряпья и непонятно какого хлама, и крикнул: — Дессендо!
Его голос срывался, и он чувствовал, что краснеет, но ему было всё равно.
— Гарри, что ты делаешь? По-моему, нам не следует тут всё осматривать, без него!
Тут тоже вокруг на деревьях снег лежал, и жгло холодом, но, по крайней мере, тут не было ветра. Они провели почти весь день в палатке, пристроившись для тепла поближе к очень полезному ярко-голубому огоньку, который можно было убирать в кувшин; Эрмиона была мастерицей его устраивать. Гарри чувствовал себя так, словно он выздоравливал после короткой, но тяжёлой болезни, заботливость Эрмионы усиливала это ощущение. К вечеру снежные хлопья опять поплыли по воздуху, и даже их укрытую прогалину припорошило свежим снегом.
Малфой мельком взглянул вбок, на жену. Та сидела, глядя прямо перед собой, такая же бледная, как он, откинув длинные светлые волосы на спину, но под столом её тонкие пальцы быстро сжали запястье мужа. Почувствовав её прикосновение, Малфой сунул руку за пазуху мантии, извлёк палочку, и передал её — вдоль стола — Волдеморту, а тот поднёс её к своим красным глазам и тщательно рассмотрел.