Они могли бы говорить еще минут десять. Тиль гнал вагончик назад – мощные арки, державшие плиты перекрытия, сливались в подобие гигантского пищевода. Электрокар, надсадно жужжа, пятился все дальше, оставляя Максимова наедине с голосом в трубке. Полтора метра – настолько Сергей мог отойти от домашнего терминала. Полтора метра – это была длина шнура, привязавшего его к смерти.
– Люди… – не отрываясь от винтовки, молвил стрелок. – Внутри пятеро. Выбегают на улицу. Еще пятеро. На подходе – от тридцати до сорока. У них там паника.
Машин было меньше обычного, половину дорожная полиция отсекала еще на подъездах. У кого-то чесались руки устроить поголовную проверку документов, а в идеале – обнести квартал турникетами, однако для Ефимова как для сыщика предотвратить преступление было лишь частью работы. Казалось, даже случайные прохожие поглядывают друг на друга с подозрением, хотя действительно случайных людей у дома Козаса было не много. Полсотни переодетых полицейских ждали убийцу, ориентировочно – в течение часа. Хрустели попкорном, потягивали пиво, целовались и качали пустые детские коляски.
Его действительно убедили, но не в этом. Доказали, что его так же легко обмануть, как он сам обманул Ефимова, только… Николай Васильевич в естественной заботе о дочери произнес необходимое вслух – Тилю оставалось лишь подсмотреть, что он скажет по терминалу своей супруге-ныряльщице…
– Должно же это с кем-то быть: взявшись за руки – на рассвет. Почему не с нами?
– А дальше? – Он с удивлением отметил, что в нем просыпается любопытство, – обычное любопытство, свойственное обычному человеку.