На улице, вдохнув свежего воздуха, Ахтырцев несколько ожил — на ногах стоял крепко, не качался, и Эраст Петрович счел возможным более его под локоть не поддерживать.
— Что, Фандорин, долго еще? Или вас опять какая-нибудь «идея» отвлекла? — строго спросил генерал, чувствуя, что после бессонной ночи и утомительного дня у него самого больше никаких идей появиться уже не может.
«27 июня (9 июля) 1876 г. 12.15. Вашингтон.
— Как не с сорока?! — загорячился Ипполит. — Да ты посчитай! — И даже принялся было отмерять шаги (пожалуй, несколько коротковатые), но Фандорин его остановил.
— Так ведь как есть скубент, по всей форме, ваше благородие, — удивился приказчик. — И мундир, и пуговицы, и стеклышки на носу.
— Совершенно уверен, ваше высокопревосходительство, — уже в который раз сказал Эраст Петрович. — И я явственно слышал, как он сказал «Азазель». Стоп! Вспомнил! У Бежецкой в списке был какой-то commander. Надо полагать, это он.