Поздно вечером, уже заполночь, сидел Эраст Петрович в ободранном кресле, где был спрятан синий портфель, и клевал носом в полудреме. На столе почти догорела свеча, в углах комнаты сгустился недобрый сумрак, за окном тревожно погромыхивала приближающаяся гроза. В воздухе было тоскливо и душно, будто кто-то грузный, невидимый сел на грудь и не дает вдохнуть. Фандорин покачивался где-то на неопределенной грани между явью и сном. Важные, деловые мысли вдруг вязли в какой-нибудь ненужной чуши, и тогда молодой человек, спохватившись, тряс головой, чтоб не уволокло в сонный омут.
«27 июня 1876 г. 2 часа пополудни. Константинополь.
— Не просто застрелился, а через «американскую рулетку» — мне сегодня в канцелярии генерал-губернатора шепнули, — значительно сообщил гладкий. — Знаете, что это такое?
— Ну, без еды я долго могу, было бы питье. А питье было. — Зуров похлопал по фляге. — Конечно, пришлось рацион ввести. Два глотка в час. Тяжело, но при осаде Махрама вытерпел и не такое, я тебе потом расскажу. Для моциона пару раз выбирался лошадь проведать. Я ее в соседнем парке к ограде привязал. Нарву ей травки, поговорю с ней, чтоб не скучала, и назад, в сторожку. У нас бесприютную кобылку в два счета бы увели, а здешние народ квелый, нерасторопный. Не додумались. Вечером моя буланая мне очень даже пригодилась. Как прикатил покойник (Зуров снова кивнул в сторону реки) во второй раз, засобирались твои неприятели в поход. Представь картину. Впереди сущим Бонапартом Амалия в карете, на козлах два крепких молодца. Следом в дрожках покойник. Потом в коляске двое лакеев. А поодаль под мраком ночи я на своей буланке, словно Денис Давыдов, — только четыре полотенца в темноте туда-сюда ходят. — Ипполит хохотнул, мельком взглянул на красную полосу восхода, пролегшую вдоль реки. — Заехали в какую-то тьмутаракань, ну чисто Лиговка: паршивые домишки, склады, грязь. Покойник залез в карету к Амалии — видно, совет держать. Я лошадку в подворотне привязал, смотрю, что дальше будет. Покойник зашел в дом с какой-то вывеской, пробыл с полчаса. Тут климат портиться стал. В небе канонада, дождь поливает. Мокну, но жду — интересно. Снова появился покойник, шмыг к Амалии в карету. Опять у них, стало быть, консилиум. А мне за шиворот натекло, и фляга пустеет. Хотел я им уже устроить явление Христа народу, разогнать всю эту шатию-братию, потребовать Амалию к ответу, но вдруг дверца кареты распахнулась, и я увидел такое, что не приведи Создатель.
Фандорин по долгу службы был вынужден участвовать в расследовании по «Делу Азазеля», однако проявлял так мало рвения, что генерал Мизинов счел разумным дать молодому, способному сотруднику другое поручение, которым Эраст Петрович занялся с куда большей охотой. Он чувствовал, что в истории с «Азазелем» его совесть не вполне чиста, а роль довольно двусмысленна. Клятва, данная баронессе (и поневоле нарушенная), изрядно подпортила ему счастливые предсвадебные недели.
Поднялись на два этажа, быстро зашагали по бесконечному коридору. Свернули за угол. Навстречу бежал чиновник, махал руками.