Дверь комнаты отворилась. На пороге стоял Ломбард. В левой руке у него была свеча. Он успел натянуть брюки поверх пижамы. Правую руку он держал в кармане пижамной куртки.
— Уж чего проще, — сказал задумчиво Ломбард, — а это, должно быть, огромный соблазн.
Мне доставляло неизъяснимое наслаждение наблюдать, как жалкий преступник уже на скамье подсудимых пытается уйти от наказания, но чувствует, что отмщение близится, что оно неотвратимо. Однако учтите: вид невинного на скамье подсудимых не доставлял мне удовольствия.
— Я хочу установить факты, и только факты, — продолжал судья. — Затем в комнату вошел Роджерс — он нес коньяк, в который он, конечно, мог подсыпать снотворное до того, как вошел. Миссис Роджерс дали коньяку, и вскоре после этого муж и доктор проводили ее в спальню, где Армстронг дал ей успокоительное.
— Нет, не понимаете. Вы ничего не понимаете.
Выцветшие голубые глаза старика, проницательные, несмотря на возраст, оглядели Ломбарда, и, если бы кто-то заинтересовался его выводами, он мог бы в них прочесть: «Красивый парень. Но что-то в нем есть подозрительное…»