— Я считаю, что мы не должны никого будить, — заявил он. — Нужно справиться своими силами, хотя бы до тех пор, пока не развернем базу.
— А разве есть альтернатива? — усмехнулся Сергей.
Пальцы Антона разжались, и пустая оболочка, некогда бывшая одним из колонистов, съежившись, упала на землю бесформенным комом.
— Я искал разумное объяснение, — продолжил он, все-таки не выдержав и прикурив. Дым сизой струйкой потянулся к раструбу регенератора воздуха, но Константин Эрнестович, казалось, не обратил внимания на эту вольность.
До земли было метра три. Корабль лежал, подмяв под себя хвостовой стабилизатор, который пропахал в обсидиановой равнине глубокую борозду. Ольга в ужасе смотрела на человеческое тело, повисшее в двух метрах над разломом. Ветвь основной трещины — узкая полуметровая расселина — проходила почти под самым кораблем. Ургейм висел над ней, уцепившись обеими руками за крепежную скобу люка.
Говоря это, Галанин заметно нервничал. Он немало полетал на своем веку, но одно дело внутрисистемные планетолеты, а посадка колониального транспорта на планету — это нечто совершенно иное. Она должна быть филигранной, — иного слова просто не подберешь, когда вес корабля составляет сотни тысяч тонн, а его крепления в стыках модулей не рассчитаны на резкие маневры в атмосфере. При таких условиях ни о какой пологой траектории снижения не могло быть и речи. Корабль должен зависнуть, заняв точку геостационарной орбиты точно над избранным для посадки местом, уравнять свою скорость со скоростью вращения планеты… При выполнении этих условий посадка транспорта превратится в вертикальный спуск, как у орбитального лифта, с той лишь разницей, что тот скользит по мономолекулярному тросу, а им придется сообщить кораблю импульс ускорения, который толкнет «Кривич» вертикально вниз, и потом осторожно гасить его…