– Интересно, где теперь эти сопливки будут отводить пар в свисток? – риторически спрашиваю я.
Уже которое утро подряд я взбадриваю себя этой простенькой формулой самовнушения: я жив, я намерен жить и далее, мое главное дело впереди, я сокрррушу любого, кто помешает...
– Что есть жизнь? Временное отсутствие смерти, не более. А что есть тело? Пустая оболочка, только и всего, – философски сказал он и добавил загадочно: – Между нами говоря, Аспид давно ее покинул. Сбросил кожу. Но все-таки биологическая смерть есть биологическая смерть, а потому давай помянем усопшего добрым словом и техническим спиртом. – Он свинтил с фляжки колпачок, наполнил его вскрай и протянул мне: – По одному колпачку, не больше, не то погорим. Пей.
Удар. Рукояткой швабры, наверное. В затылок.
– Ну и правильно, – без тени сарказма одобряю я. – Мы все здесь смертники только по названию. Незачем заранее подписывать себе приговор. Если окажешься на периферии собачьей свалки, еще имеешь шанс удрать. Может, дотянешь на своей капсуле до Цереры, если очень повезет. Тогда выгадаешь недель шесть-семь. А если сумеешь унести ноги и оттуда, проживешь еще месяцев восемь, пока Земля не полыхнет. Ну и при исключительном везении можешь оказаться на Марсе – там сейчас роют «последнее убежище», – Марс доползет до барьера лишь года через полтора...
Отпустив конвой, дама листает бумажки и молчит. А ведь ей, вероятно, сегодня влетело за то, что я от нее ушел...