– Молодец, – сказал дядя Лева. – Вот так и говори при всех. А при мне не надо, понял?
Раньше меня редко посещали такие мысли, а теперь нет от них никакого спасения. Даже в тренировочном полете – нет-нет да и накатит. И ведь понимаю умом, что во всем этом мозговом онанизме нет ни малейшего толку, а поделать с собой ничего не могу. Наверное, это оттого, что уж очень немного времени нам осталось: две недели, четырнадцать земных суток... то есть с утра было ровно четырнадцать, а сейчас уже меньше. Шевелится что-то внутри, протестует, пытается напоследок додумать, понять что-то очень важное... И не один я такой.
Шипя от боли, успев вдохнуть лишь малую толику воздуха, я ныряю вновь.
– Прочитал, – шепнул Гриша. – Откуда это?
Типичное мальчишество. Непростительное. Метров сорок обратного пути вслепую. Если я слегка ошибусь направлением, то запросто могу оказаться за бортом. Имея ту же скорость, что и лайнер. Допустим, мне не разорвет легкие...
Дядя Лева остановил взгляд. Когда ему случается крепко задуматься, он превращается в истукана. Хоть маши рукой перед его глазами, хоть дуй ему в ухо – реакции никакой. Однажды ему случилось впасть в оцепенение как раз во время неожиданного визита начальства в лабораторию (мысль, видите ли, в голову пришла) – схлопотал в итоге штраф в размере полуоклада. Сорок полосатеньких! И как раз в то время, когда их можно было сменять на женские – зелененькие – по курсу всего-навсего семь к двум! Ходил потом, клянчил в долг до аванса...