– Разумеется, твоя честь спасена. Ну, кто тебя послал ко мне?
– И о чем они, эти речи? – поинтересовался Горанфло.
– Вы забываете герцога Анжуйского, сударыня.
Тем временем Генрих, пользуясь дарованной ему свободой от королевского величия, танцевал, но, танцуя, не терял из виду Сен-Люка: то подзывал его к себе и делился пришедшей в голову остротой, которая всякий раз, независимо от того, удалась она или нет, вызывала у новобрачного приступ громкого смеха, то угощал его из своей бонбоньерки засахаренным миндалем и глазированными фруктами, которые Сен-Люк неизменно находил превосходными. Стоило Сен-Люку на минуту отлучиться из той залы, где был король, хотя бы с намерением поприветствовать гостей в других залах, как Генрих тут же отряжал за ним одного из своих родственников или придворных, и сияющий улыбками новобрачный возвращался к своему повелителю, а король, увидев своего любимца, обретал превосходное расположение духа.
– Он мне письма писал. Хочешь, покажу тебе одно такое письмо?
– Ой! – удивился любитель ночных прогулок, отступая па шаг.