– Помилуйте, дядюшка, а французский-то язык?
Его тотчас приподняли с кресла. Фома стал в положение оратора и протянул свою руку.
Бахчеев, если отдавался кому, то отдавался весь, безусловно и безо всякой критики.
Я смотрел на дядю во все глаза. Фамилия Ежевикин совершенно вылетела у меня из головы. Я геройствовал, всю дорогу мечтал о своей предполагаемой суженой, строил для нее великодушные планы и совершенно позабыл ее фамилию или, лучше сказать, не обратил на это никакого внимания с самого начала.
Конечно, я был очень молод и тотчас же доказал это, закипев негодованием при таких обидных условиях.
– Нет, Фома, нет! так не будет, так не может быть! – простонал совершенно уничтоженный дядя.