В отличие от сэра Эдуарда адмирал говорил без всякого напряжения, тем не менее его слова были хорошо слышны во всех уголках обширной залы.
— Ну, а теперь нам пора на важную встречу. Щедро заплатив трактирщику, они вышли на
— Признайтесь, гвардеец, ведь наверняка в том самом лесу у вас осталась невеста?
— Недалеко от этого острова нас атаковала испанская эскадра… Мы были взяты на абордаж. Почти вся команда погибла в неравном бою… Оставшихся в живых сбросили в море. Меня, как знатную персону, взяли в плен… Хотели получить выкуп… Но затем, по-видимому, их кровожадность и католический фанатизм взяли верх… Вы же знаете, что они считают нас, приверженцев англиканской церкви, еретиками. Так вот, они не стали топить наше несчастное судно, а решили провести акцию устрашения: судно посадили на рифы и подожгли, а меня распяли на кресте… Но, хвала Создателю, руки и ноги прибили не гвоздями, а привязали веревками… Они говорили со смехом, что на гвоздях я умру слишком быстро, а на веревках буду мучиться не в пример дольше, раскаиваясь в своей ереси… Адмирал, мне тяжело говорить… Если позволит ваш врач, нельзя ли мне подкрепиться бокалом вина? Пока он разрешил мне пить только воду…
Слуга недавно вернулся из Портсмута, доложив об исполнении поручения, и теперь сэр Джеймс ожидал результатов.
Предельное время… Может быть, оно уже закончилось, и Михась зря ползет по мокрому холодному мху, нечеловеческими усилиями тянет волокушу? Значит, можно уже лежать неподвижно, сколько хочешь, бездумно смотреть в серое небо? А еще лучше закрыть глаза и спать, спать, спать…