— Нифонт, как Кудым-Ош, вам хлеб несет, а вы, как псы, на него!..
По великой реке плыла берестяная лодка. В лодке на корме лежал человек, подстелив под себя порыжевшую старую кошму и до ушей натянув потертый кожан. Он почти не греб, лишь изредка приподнимался и коротким веслом поправлял лодку, но та через некоторое время, успокоившись вместе с рекой, все равно задумчиво разворачивалась и шла вперед то одним бортом, то другим. В носу лодки лежали на поленьях два тощих мешка с припасами, укрытые рваной шкурой, и нехитрая утварь: топор, маленький медный котелок, лук с пучком стрел в колчане, ковшик, долбленая фляга, рукавицы-голицы.
— Брешут. Я весной с остяком разговаривал — на туманах.
Нифонт лежал в каше из снега, крови и грязи. Казалось, он был мертв, но едва его подхватили, он дернулся, высвобождая сжатую в кулак руку.
Михаил опустил голову. Он понимал, что правы оба. Но Филофей свою правду вертел туда-сюда, как барышник на ярмарке, а Дионисий своей правдой не поступался. Князь почувствовал, как холодное, жесткое, непримиримое дыхание старика раздувает в нем, согревая, негаснушую искорку Полюда.
— И нисколько не похожа эта гора на медведя, — сказал Матвей, искоса глядя на скалу и зубами разрывая мясо.