Михаил опустил голову. Он понимал, что правы оба. Но Филофей свою правду вертел туда-сюда, как барышник на ярмарке, а Дионисий своей правдой не поступался. Князь почувствовал, как холодное, жесткое, непримиримое дыхание старика раздувает в нем, согревая, негаснушую искорку Полюда.
— И нисколько не похожа эта гора на медведя, — сказал Матвей, искоса глядя на скалу и зубами разрывая мясо.
— Ты чего не в того стрельнул? — заорал Калина.
— Послушай, князь, — обратился юноша к Михаилу. — Я — сын мурзы Мансура Исур. Мой отец торговец, а я — воин! Возьми меня с собой в Чердынь.
— Смерти ты не видел, а то б не кочевряжился… Давай нож.
Михаил почувствовал, как полотнище хоругви качнулось над головой. Какой-то московит, совсем еще мальчишка, осторожно взялся за древко рукой, робко посмотрев на Михаила — точно просил разрешения. Михаил с силой махнул мечом и разом отсек руку, которая мгновение повисела на древке, а потом разжала пальцы и шлепнулась. Московит испуганно отскочил, развернулся и, тихо воя, бросился прочь, беспорядочно размахивая бердышом и окровавленным обрубком.