К девяти часам еще никто не выбыл, только Абрахам начал стонать.
— Так вот, о шраме, — продолжил Макфрис. — Это было прошлым летом. Мы оба хотели уехать из дома, от родителей и от этого запаха коровьего дерьма, чтобы Великая Любовь цвела на свободе. Мы устроились на пижамную фабрику в Нью-Джерси. Как тебе это нравится, Гэррети?
— Видишь ли, — продолжал Стеббинс, — есть точка, после которой толпа уже не имеет значения. Ты просто перестаешь ее замечать, прячешься от нее в свою норку.
И все они устают. Устают, но не выматываются.
— Точно. Говорят, у него все еще идет кровь.
— Гэррети! — закричал один из них. — Рэй Гэррети! Гэ-рре-ти! Мальчишка прыгал, как заведенный, выкрикивая его имя, и Гэррети помахал ему. Когда школа вместе с мальчишкой скрылись из виду, он испытал облегчение.