Остаток вечера он ходил, как оглушенный. Механически мылся и чистил зубы, механически переставлял ноги на вечерней прогулке и заведенной шарманкой орал трагическую песню про обреченный десант.
– Ну, – буркнул сержант. Казалось, его нос обвис еще больше, придавая обычно жизнерадостной физиономии унылый вид.
На въезде в Ташкент с огромного плаката еще улыбался Отец нации. Но на центральной площади его портреты уже срывали специально выделенные садыки на машинах-вышках.
– Из-за этой красоты всех жильцов проверяли на благонадежность, – Александра Сергеевна раскачивала ногой с повисшим на пальцах золотистым шлепанцем. Ногти у нее были ровно подстрижены и покрыты перламутровым лаком. Волк замер, не в силах отвести взгляд. Ассоциативная связь молнией пронизала слои памяти и угодила в болезненное, глубоко спрятанное в сознании воспоминание. Два времени наложились одно на другое, а он оказался посередине, не понимая, в какой реальности находится.
– Как ты? Молодцом? – Елизавета Григорьевна дружески потрепала его по голове. – Держись. Пионер – всем ребятам пример!
Потные от духоты и любовного изнурения, они почти не вылезали из постели, а когда все-таки вылезали, то в постель превращались совсем не похожие на нее предметы: ванна, кухонный стол, кресло в прихожей... Убогую фантазию Чувака Вольф перекрыл в два раза, доведя свой личный рекорд до семи соитий, а Софья Васильевна умирала и оживала вообще невероятное количество раз. Она была раскованной и изобретательной, но обставляла все так, будто инициатива исходит от него, а она просто подчиняется воле партнера.