– Шалава бессовестная, весь вечер коньяк пила, – приятель высокого подошел ближе.
Возбужденный Грибачев повернулся к Вахрушеву и стоящим за ним генералам, как бы призывая разделить его искреннее изумление и неподдельный восторг.
– Какой там гарем! Разве это гарем? Когда двадцать девочек, тридцать – вот это гарем. У царя Соломона вообще пятьсот жен было... Ай-яй-яй! Мы так на Москву надеялись!
– Это ты в Малаховке Аслана порезал?! – Бледная пористая кожа побагровела и шрам стал выделяться еще контрастнее.
Лицо Чучканова налилось кровью, сердце отчаянно колотилось. Он ничего не говорил вслух, но мысли неслись со скоростью курьерского поезда. Потери на учениях действительно предусмотрены, и если бы «Дождь» пришпилил к земле одного наглеца, ничего страшного бы не произошло, потому что самой смерти никто бы не увидел, только акт о несчастном случае... Другое дело, если два парашютиста разобьются на глазах Грибачева и Бахрушина! Тут обязательно полетят головы! А можно не сомневаться, что свою голову комбриг постарается уберечь, и совершенно очевидно, кого он всунет в гильотину «оргвыводов»!
– Какой «потом»! – вмешался оправившийся от обиды Мотря. – Потом пусть жрут суп с котом! Пусть сразу бабки тащит. А то раздадим все в долг, а сами будем лапу сосать?