Солнце поднялось уже довольно высоко, и его лучи, пробиваясь сквозь ткань мешка, создавали любопытный визуальный эффект искрящейся темноты. Стас смотрел в это темное нечто, расшитое солнечными блестками, и строил планы на будущее: «Валя, Валя, Валентин… Скоро свидимся мы с тобою, потолкуем по душам. Расскажешь мне, пидорас, почем нынче гайки и охотники за головами. Все расскажешь».
Чумазый вынул откуда-то из-под засаленной фуфайки поцарапанную эмалированную кружку, подышал на нее, потер о рукав и только после этой сложной процедуры налил воду.
Максим Пулемет резко перестал жевать, перевел взгляд с тарелки на собеседника, и по его заросшему щетиной брутальному лицу медленно расплылась добрая, по-детски непосредственная, такая нежданная улыбка, от которой Стасу сделалось вдруг так легко и спокойно на душе, так беззаботно и радостно, словно никакие беды и тревоги не способны были поколебать мир, в котором живут такие добрые великаны.
Эффект был потрясающий. Блядская улыбка сползла с покрасневшей физиономии и трансформировалась в отвратительную гримасу ненависти, смешанной с жалостью к себе. Это было настолько ярко и экспрессивно, что Стас невольно сделал шаг назад от отвергнутой женщины и приготовился защищаться.
– Такого, как ты, можно и продать. Не грех. Я бы и сам тебя к стенке поставил, да патрон жалко.