– Меня в прошлый раз уже ранили, – сказал Добрыня, на котором остановился взгляд Ахмета, – еще не зажило толком.
– Нет, – сказала Ирка твердо. – Они не соображают. Ты, видно, убивать не любишь и не умеешь. Все убивать умеют, жизнь такая, что надо убивать, а ты не умеешь – тебя кто-нибудь пришьет, а ты и не заметишь.
Я перевел дух. Постарался успокоиться. Дверь могло открыть ветром. Маловероятно, но могло.
– Ладно, – сказал я, – я тобой еще займусь. Обязательно вернусь поговорить с тобой серьезно. Жалко оставлять тебя в животном состоянии.
Я достал кинжал. И замер, прижавшись боком к толстому стволу.
Мы поднялись на самый верх. Вершина башни представляла собой широкую площадку, которая, казалось, плыла в небе под самыми звездами. Здесь было пусто и стояла тишина, которую, наверное, можно услышать только в горах или пустыне, там, где нет ничего живого.