Я вспомнил при этом, сколько у меня есть друзей-поляков на Заречье. Как мы хорошо живем с ними! Взять хотя бы Юзика Стародомского – Куницу. Дома он говорит только по-польски со своими родителями. И всегда на польские праздники мазурками меня угощает. Но ведь он-то не обиделся на меня за это стихотворение?
Снова пригнали крестьян к церкви, но на этот раз уже без лошадей. Мужчин выстроили отдельно в два ряда. Немецкий фельдшер, лейтенант в очках и солдаты медленно прохаживались между рядами, опознавая среди выстроенных по ранжиру тех, кто расправлялся с ними вчера.
– Вот закавыка. Тупик! – сказал нам озадаченный Валериан Дмитриевич!
У духовной семинарии петлюровских часовых уже не видно.
– Ну… какого! – вдруг заволновался Куница. – Вы будто не знаете. А того, что доктор Григоренко выдал петлюровцам, Сергушина. Ему ж памятник в крепости поставили. То мы могилу его показали. Вы Омелюстого знаете? Вот спросите у него. Да, да, вы знаете… – вдруг смешался Куница, заметив, что девушка улыбнулась. – А зачем вы тогда спрашиваете? – протянул он обидчиво и замолк.
– А ты, служивый, в самый Киев едешь? – осторожно спросил у красноармейца Стародомский.