– А ты, служивый, в самый Киев едешь? – осторожно спросил у красноармейца Стародомский.
– Выискался тоже гадючий заступник! – процедил с ненавистью Марко. – Погоди, погоди, будешь знать… Покажут тебе… Припомнишь…
Мне показалось, что я где-то видел Петлюру, но где – я сперва припомнить не мог, а вспомнил только после. На жестяной, выгоревшей от солнца вывеске у нашего зареченского парикмахера Новижена был нарисован вот такой же прилизанный, надменный мужчина.
– Вот мягко, хлопцы, поглядите! – барахтаясь, кликнул он нас.
– А Манджура в селе сейчас? Вы его знаете? – спросил я у старика.
Проснулся я рано утром. Солнце еще не поднялось над крышей сарая. Я побежал в огород. Там из самой крайней грядки я одну за другой выдернул розоватые редиски и возвратился в дом. Тихо ступая по кухонному полу, я достал с полки початый теткой каравай хлеба, отрезал себе ноздреватую горбушку и, посыпав хлеб солью, присел на табуретку. Скоро на кухонном столике остались только хлебные крошки да срезанные острым ножом мокрые от ночной росы мохнатые листья редиски. Я уже собрался уходить, как из спальни, позевывая, вышла тетка.