– Мама замордует, – повторил Троепольский, зачем-то прикрыл мятым неаппетитным одеялом длиннющие аппетитные ноги, поднялся и пошел в прихожую – за сигаретами.
– Да не, мухи – это так, для рифмы, а потом, в этом тоже что-то есть, да, чувак? Ну, образ, сила, настроение, а? В стихах-то ведь что главное?
Троепольский сунул ноги в кроссовки и мельком глянул на посетителя.
– Простой. У нас в конторе только одни человек пишет исключительно карандашами. Саша Белошеев. А наутро у него все костяшки были в ссадинах. – Полина сжала руку и показала костяшки. – Но он сказал, что убьет меня, если я… скажу тебе. И я побоялась.
– Вот еще! – обиделась Шарон. – У меня склерозу нету. Все я помню.
– Кончай сидеть в тишине квартиры, ведь по природе ты за-ди-ра. – Опять дивный жест сверху вниз, а потом снизу вверх. – Иди тусуйся и пиво пей и ни о чем никогда не жалей! Кругом такая суета, а жизнь исклю-чи-тельно проста!