– Уезжай, мужик, ты че?! Хочешь, чтобы я милицию вызвал?!
– Да ничего! – Глаза у нее высохли и засверкали, как у кошки в свете автомобильных фар. У кошки или у вампира из кино со спецэффектами. – Я вообще не знаю, зачем нужно было все менять! Было так хорошо, пока он не решил, что обязательно должен на мне жениться! Господи, я так надеялась, что на этот раз, ну, хоть на этот, все будет хорошо, а он!.. Он говорил, что у нас должна быть семья, что мы заведем ребеночка, что мысль о том, что я его любовница, его оскорбляет! Господи, какая чушь, чушь!..
Арсения выпустили, но о том, что его нельзя утешать – никому не позволено, – она забыла. Его никогда нельзя было утешать, он не давался.
Троепольский вернул на блюдце крошечную кофейную чашку.
Он повернул налево, потом направо, чуть наискосок, во двор, а из двора сразу в арку, а из арки за угол. Он долго искал, куда бы втиснуть машину, втиснул, и очень неудачно. Рядом маячила батарея помойных контейнеров, которые невыносимо воняли, и мусор кучами и грудами был навален вокруг, съезжал почти под колеса машины. Под щегольским итальянским ботинком Арсения что-то отвратительно захрустело, словно он раздавил скорпиона. Пола светлой куртки мазнула по грязному борту ящика, остался коричневый след. Арсений стал отряхиваться и только все размазал.
Лера смотрела на него, и ей казалось, что она ненавидит его так сильно, как только можно ненавидеть человека, – все врут про один шаг от любви! Какой там один шаг!