Федю похоронили. Через три дня снег, растаявший было под непрерывным моросящим дождем, повалил снова. На улицах стало белым-бело, как перед Новым годом, детей везли на санках, дамы нарядились в шубы и шапки, и только отдельные энтузиасты, очевидно, твердо уверовавшие в календарь, шли по улице в весенних куртках. Носы и руки у них были красные.
Объяснение откладывалось, и Сизов был рад передышке.
Троепольскому все это было давно и хорошо известно. Зоя Ярцева – это он сам, Арсений Троепольский.
– Не знаю, – галантно ответил Марат, – мне так показалось.
Он сжал руками ее голову и поцеловал по-настоящему, как не целовал уже тысячу лет. Или десять тысяч. И почувствовал движение нежного горла, и еще как она переступила ногами, чтобы прижаться к нему. Раскрытой ладонью она провела по его руке, от запястья до плеча, потом по шее, опять по плечам, а потом длинные пальцы оказались у него на груди. Он посмотрел на них.
– Да вот же она! – сказал Марат радостно. – А ты говоришь – не знаю!..