– Очень важно, – опять повторила она и помолчала. Троепольский тоже молчал, стискивая в кулаке растрепанные листы репринтного справочника. – Ну хорошо. Я попрошу секретаря встретить вас. Вы где? В проходной?
Федьку убили. Его самого три дня продержали в КПЗ. Он давно должен быть на работе. Он должен найти убийцу и вернуть разум сотрудникам, которые наверняка там без него совсем пропали, и работа пропала, и… Все, больше “падать в любовь” он не мог.
– Конечно, мы поможем, – неожиданно для себя пообещал Троепольский, – вы маме передайте, чтобы она не убивалась из-за похорон и всего остального.
– Пошли. Извините нас, Эдита Карловна. – За руку он потащил Полину к лестнице, и примерно на середине пути она выдернула руку.
Все – от первой до последней минуты, вот этой самой, когда он рылся в ее сумке! – было невероятно фальшивым, и Арсению стало совсем скверно.
В голове вдруг зашумело так сильно, что пришлось опереться о мокрый горячий кафель и даже приложиться щекой к распластанной ладони. Жестяные струи лупили затылок, обжигали кожу под волосами. Невыносимо воняло тюрьмой. Держась за стену, Арсений выбрался из душа, вытерся, морщась от отвращения, и напоследок немного полил себя туалетной водой из прохладного и гладкого флакона. Вода называлась “Картье” – серебристые тонкие элегантные буквы по кругу. Он посмотрел на флакон и сунул его в шкафчик. Шкафчик полыхнул ему в лицо отраженным светом, и пришлось зажмуриться, и хорошо, потому что смотреть на себя в зеркало он не мог.