Нет больше богадельни. Некого разгонять. В кабинете у Феди был сказочный бедлам и бардак, только не висела на стене куртка с капюшоном, по форме напоминающим мусорное ведро, а все остальное в точности повторяло интерьеры его квартиры. На столе, как и там, красота и порядок. Посреди красоты и порядка – монитор, чуть поменьше, чем у Троепольского, но зато чуть побольше, чем у Сизова. Рядом фотография в рамке, которую Федя называл “Пес Барбос среди роз”, – четыре разновозрастные дамы, от мала до велика, а в центре он сам. Мать, тетка, сестра и племянница. Все четверо красотки, каждая в своем роде, самая невразумительная племянница – может быть, потому, что на фотографии ей лет четырнадцать. Именно в четырнадцать лет на лице почему-то преобладает странной формы нос, окруженный россыпью юношеских прыщей, губы сложены презрительно, прическа всегда нелепа, а в глазах выражение вроде: “Я так долго живу, что мне уже давно все это надоело”. У племянницы всего было с избытком – и носа, и прыщей, и повисших прядей неопределенного цвета длиной до попы, и подросткового идиотизма в томном взоре. Несмотря на это, как-то угадывалось, что и племянница станет красоткой, и Федя уверял всех, что стала, и все твердил, что “ей бы теперь жениха хорошего, а не такого придурка, как я сам!”.