На улице было противно — мороз не мороз, сырость не сырость. Так, маета какая-то и снег лепил в лицо.
На слух он даже не мог определить, сколько лет этой Лизе. Восемь? Одиннадцать?
Потом снова нажал и долго не отпускал, уже понимая, что в гаражных мозгах что-то заклинило и сейчас придется вылезать из машины, звонить в звонок и ждать, когда охранник проснется и откроет ему вожделенный путь домой. Откройся, Сезам…
— Да, — сказал Егор тихо, — ты мне передал, что она звонила. А еще кто-нибудь? Племянники? Племянницы? Кузены и кузины? Зятья, снохи, шурины и что-нибудь в этом духе?
Дед присел на кровать, а Димка устроился на ковре. Так они сидели и смотрели друг на друга.
— Вы сегодня опять допоздна? — спросила она. Чай из серебряного чайничка лился в блестящее фарфоровое сердце чашки и закручивался там в крошечный водоворот. От чашки поднимался ароматный пар.