Она вернулась, когда голоса отзвучали и в кухне воцарилась тишина, такая глухая и вязкая, что ей показалось, будто вместе с голосами из кухни исчез и сам Егор Шубин. Однако надежды ее были тщетны. Шубин стоял над “Панасоником” и рассматривал его в глубокой задумчивости.
— Документы подлинные, — сказала Лидия, старательно объезжая ухабы. — Это не я так решила, это главный с замом определили, и я уверена, что тоже не одни. А написала я потому, что это… сенсация.
Катерина Ивановна ловко раскинула на краю стола хрустящую крахмалом льняную салфетку — и ни одна бумажка у нее не шелохнулась и не покинула своего места, словно волшебный остров вынырнул неожиданно из глубин бумажного моря! — поставила тонкую фарфоровую чашку с блюдцем, и серебряный чайничек с чаем, и еще блюдечко с прозрачными ломтиками исходящего соком лимона, при одном взгляде на которые у Егора стало кисло во рту, и блюдо с бутербродами, и еще одну крахмальную салфетку — для рук.
— А… эта девушка? Дима сказал мне, что она помогала вам, когда… Что она была с вами, когда…
— Кофе будешь? — спросил Леонтьев. — Заказать тебе?
— Еще бы, — пробормотал Барышев. — Ладно, Егор Степаныч, не дрейфь. Меня на два батяня вызвал, я с ним попробую поговорить и вечерком позвоню тебе. Так что ты телефончик не выключай. И постарайся спокойно все обдумать.