Человек, сидевший так, чтобы она не могла его видеть, усмехнулся, услышав ее заказ. Она разнервничалась, и это хорошо, значит, цель достигнута.
— Такие новости, любимая, — сказал Леонтьев язвительно, — не протухают никогда. Они станут никому не нужны, только если этот Шубин завтра покончит с собой от стыда и отчаяния, но будем надеяться, что он ничего подобного не сделает…
Егор хрюкнул — галстук впился в шею, мгновенно стало трудно дышать и потемнело в глазах.
— …но только тех, у которых родителей нет, потому что их точно никогда и никто не хватился бы. Димка ни при чем. У Димки же мать… А девчонки каких-то нужных людей обслуживали, ну… в смысле, в постели… которые на этот интернат деньги давали. Милиция у него вся купленная, как Димка говорил. Несговорчивых били, а иногда они пропадали и никто их потом найти не мог. Но тех, которые сироты, от тех, у которых есть родители, отдельно держали. Из конспирации, наверное. А Димка все знал. Он с самого начала все знал, Егор Степанович. Он даже хотел в милицию пойти, но боялся. Говорят, Всеволод в своем подвале пыточные орудия установил и провинившихся там по три месяца держали.
— Спасибо, что выручила, Лид! — сказал он, сладко и глубоко затягиваясь. От переполнявших его “чувств-с” он даже руку ей на плечо положил и в глаза заглянул с умоляющей нежностью.
Она пошевелилась и перестала думать о том, что делает. В конце концов, какая разница!..