Прижав трубку плечом, Егор вытащил из стакана карандаш, сломал пополам и швырнул на середину иранского ковра.
— Это означает, что я идиот, только и всего. Знаешь, на пятом десятке как-то особенно приятно узнать о себе, что ты идиот.
Маргарита готова была завыть, как волчица.
— Госпожа Шевелева, — произнес он, смутно сожалея, что голос в трубке умолк, — наше решение не имеет никакого отношения ни лично к вам, ни к вашей газете. До процесса никакой информации обнародовано не будет. Ни в вашей газете, ни в любой другой. Мы понимаем, что создаем вам определенные неудобства, но наше решение окончательное, и, боюсь, мы не сможем его изменить.
— Дед, мне нечего тебе рассказать. У меня есть кое-какие соображения, но я еще не знаю, насколько они справедливы.
“Не опасный, — сказал себе Шубин. — Не опасный, но неприятный.