Когда все закончится, он поедет с ней на море и будет втирать крем от загара в ее оливковую теплую гладкую кожу, и слушать низкий голос, похожий на французский коньяк, и каждый день будет узнавать о ней что-нибудь новое — ведь он совсем ее не знает! — и все это новое будет доставлять ему радость и удовольствие.
— Лид, привет, — сказал ей кто-то из журналистов, куривших на лестнице, когда она пролетала мимо, — ты у нас теперь знаменитость?
Он кивнул и вышел. Она еще что-то кричала за закрытой дверью, он не мог разобрать, что именно, и особенно не прислушивался. Он только прикрыл двустворчатую дверь, ведущую в глубину квартиры. Деду и Димке вовсе не обязательно вникать в их сложные отношения друг с другом и с окружающим миром.
— Дед, все это чушь и ерунда, — сказал он быстро. — Стоило из-за этого нервничать! Обычные дрязги внутри сплоченного трудового коллектива. Кто-то хочет на мое место, только и всего. Это ведь в ваших пятидесятых все трудились за энтузиазм и “хрущевку”. Сейчас все сложнее, ты ж понимаешь…
— Ну а ты как? — спросила она, пристраиваясь с ногами в продавленное кресло, покрытое клетчатым пледом. Придерживая ухом трубку, Лидия накинула плед на ноги и осторожно взяла со стола кружку.
— Ты… понял, какие названия могли заменить слово “Континенталь”? — спросила Лидия. Ей нужно было спросить его о чем-нибудь. Просто спросить, чтобы перестать думать о том, что именно он сейчас сказал.