И еще так: “Мне ничего не нужно от жизни, кроме осознания того, что я прожила ее не зря, что — хоть иногда! — я дарила людям радость!”
Егор ввалился в квартиру и, сердито сопя, стал стаскивать с ног ботинки. В глубине квартиры горел свет — дед, должно быть, ждал его, как обычно, до глубокой ночи.
— Ты должен бороться, — сказал дед, подумав. — Ты не можешь все так оставить. Ты слышал что-нибудь о том, что человек невиновен, если его вина не доказана?
— Нет… вы не поняли. Все из-за него… из-за директора… Он, понимаете… он совсем не тот, за кого себя выдает… Он… это только видимость, понимаете… Егор отнял трубку от уха и посидел секунду, оценивая ситуацию. Потом снова стал слушать.
Он просто выключил ту часть мозга, в которой жили страх за Лидию и презрение к самому себе за то, что при всем своем бахвальстве и даже некотором профессионализме он просто-напросто подставил ее под выстрелы и не сообразил, что за ними могут следить.
“Ну и пусть, — решила Лидия. — Терять мне все равно нечего. Если Леонтьев все знал, значит, завтра, ну, от силы послезавтра, меня уволят, и даже Станислав Зайницкий ничем не сможет мне помочь.