Она взялась за него крепкой рукой с двумя золотыми браслетами, поднялась и нашарила тапки. Он смотрел на ее руку с браслетами, на сильную шею, на выстриженный затылок, и в голове у него вдруг помутилось.
– Конечно! – пылко воскликнул Аристарх Матвеевич, вознамериваясь немедленно броситься и обрадовать Леночку; что у них сегодня будет гость, который по достоинству оценит ее “конфитюр”. И на некоторое время можно будет даже вообразить, что к ним приехал сын, много лет назад утонувший во время какой-то дальней экспедиции, и Леночка станет суетиться и ухаживать, и достанет чистую скатерть, и чашки с пастушками и пастухами, и уберет со стола обувную коробку, полную лекарств, – свидетельство того, что время уходит, его почти уже нет, и ничего не изменить, не поправить, не начать заново, и никому не съесть весь малиновый “конфитюр”, который она такая мастерица варить!..
– Леня?! – не очень уверенно спросила потрясенная Кира и уставилась на Сергея, как будто только он мог дать точный ответ, Леня это или она ослышалась и ей мерещится.
Конечно, корреспонденту столичного политического еженедельника “Старая площадь” непростительно было не знать, что президента зовут вовсе не Василий Васильевич, а также и не Виталий Витальевич, а заодно и не Вениамин Вениаминович, но Костик кипятился как-то уж очень отчаянно, как будто переигрывал немножко. Да еще глаза возводил к потолку, что, очевидно, должно было означать, что в люстре у него подслушивающее устройство. В кино всегда возводили глаза к потолку, когда намекали на прослушку.
– Лен, все будет хорошо. Вы же не такие дураки, как мы с Кирой! Я хотел у тебя спросить.
– Привет, – сказала она озабоченно. – Гриш, мне надо с тобой поговорить…