Марина отвела их и, теребя пальцами бархатный воротник халата, вздохнула навесу.
– А чего скромничать. Правда есть правда. Школа, техникум, армия, институт заочный, завод. Был и рабочим, и мастером, и замначальника цеха и начальником. А щас вот – секретарем парткома избрали. Так что на выставки ходил редко, в измах не силен. Но одно я знаю четко, – вся вот эта зараза никуда не ведет. А вернее ведет – за границу. А тут – все злобой, пьянками и сплетнями кончается. Все ваше дурацкое диссидентство. – Почему дурацкое?
– Все будет зависеть от вас, – мягко отвечает Марина, расстегивает ее кофточку, щелкает застежкой лифчика, спускает джинсы и трусы.
Она была в белом, матерью сшитом платье, волосы перехватила белой лентой, слегка напудрилась из фарфоровой пудреницы и подкрасила губы бабушкиной розовой помадой.
Старший пионервожатый жил в отдельной комнате в мальчишеском корпусе.
– Соловьев, ну-ка отдал мяч быстро. И не лезь больше.